«Павел! Тебя вчера по телевизору показывали! В каком-то фильме ты говорил по-английски. Очень так серьезно говорил!» Текст: Татьяна Суховеева. Фото: Мария Маслова.

— Это смотря про что фильм. Я в трех умудрился говорить по-английски, не зная языка. Поэтому и серьезный, что пытался вспомнить буквы (смеемся).

— Ну, ты там в красивом костюме, с тобой женщина тоже в костюме, вы о чем-то серьезно говорили, потом зашел страшный почти лысый дядя, а дальше тебя перестали показывать, и я переключила.

— А-а-а, это, наверное, мой первый фильм. Называется, кажется, «Ловушка». Как-то так.

— Озвучивал ты себя сам же?

— Там все смешнее, чем кажется. Они к моменту озвучания переписали весь текст и поменяли некоторые смыслы в фильме. Поэтому на озвучании пришлось мучиться: длинные фразы укладывать в короткие, и наоборот.

— Да-а… А если серьезно, что ты думаешь, Павел, о роли кинематографа сегодня?

— Прям вот так?

— Я, например, знаю, что вы вместо слова «последний» (день съемок, к примеру), говорите – «крайний».

— Ну да, так говорят. Я не более получаса назад говорил «последний». Теперь слово «крайний» имеет отношение не только к кинематографу. Все чаще слышится по разным поводам.

— Что ты любишь больше, театр или кино?

— Ты знаешь, я не могу сказать точно. Это разное дело… Театр хорош тем, что это сиюминутное дело и, в идеальном случае, может произойти какое-то единение артистов и зала. И это безумный кайф. В кино много зависит от группы, с которой ты работаешь. Я вот осенью получил огромный удовольствие от группы. В конце каждого рабочего дня они аплодировали друг другу в благодарность за совместную работу. А в мой крайний день, когда я закончил: «Павел закончил работу в нашем проекте. Давайте его поблагодарим». Аплодисменты. Приятно.

— Что снимали?

— «Женщины на грани».

— Кого ты играл?

— Мужа одной из героинь. Марьяна Шульц была моей женой. А вот Анфиса Чехова – одноклассницей.

— Ты не хотел бы, чтобы было наоборот?

— Не знаю. Мне Марьяна нравится.

— Романы на съемочных площадках часто случаются?

— Ты же знаешь, что случаются. Я, правда, ни разу не видел. Мне кажется, это больше к кино относится, чем к сериалам. Может быть потому, что разное производство. В сериале все быстрее происходит. И актеры, часто, параллельно работает еще где-нибудь. Не до романов. А потом, мне кажется, что в кино, как в жизни. Понравились – не понравились друг другу.

— А правда, что актер насколько это возможно «проживает» жизнь героя, чтобы прочувствовать его эмоции, мысли?

— Мне кажется, это бы уже граничило с сумасшествием… Мне больше нравится слово «игра».

— У тебя есть любимая роль?

— Не знаю. Это же, все-таки, работа. В театре есть роли, которые хотелось бы чаще играть.

— Эта работа в твоей жизни занимает все время, 50 процентов или около 20?

— Это зависит не от меня. Физически, на данный момент, это малый процент моей жизни. Так случилось: несколько спектакле, в которых я был занят, сняты из репертуара. С точки зрения мозга, это может занимать и 100%. Ну вот мне, например, жалко, что сняли «Визит дамы». Жалко по многим причинам: и роль мне нравилась, и работа была у многих артистов, которые до этого мало что делали. Но театр – это производство.

— У спектаклей есть срок жизни?

— Думаю, есть. Меняется время, а значит – восприятие зрителями. Они же тоже меняются. Спектакль с вводом новых артистов все дальше и дальше уходит от первоначального замысла. И не потому, что артисты плохо или хорошо играют. Просто они не стояли у истоков, не обсуждали с режиссером, не рожали. Да и просто артисты, как и все люди, по-разному воспринимают жизнь, персонажа. Спектакль же от многого зависит: плохая погода, полнолуние, выходные или рабочий день. И зрители, одни и те же, по-разному смотрят спектакль в разные дни. У нас тоже бывает плохое настроение и самочувствие. Вот пример «Юноны». 30 лет. Поменялось к нему отношение? Поменялось. Поменялся спектакль? Поменялся. И это зависит не только от того – играет Караченцов или Певцов с Раковым. Ведь Николай Петрович тоже за много лет изменился, стал играть по-другому. Да и с технической точки зрения спектакль уже не очень молод. Но ходят же на него до сих пор. Много ходят. До сих пор висят на люстрах. И ведь восприятие его у всех разное. Кто-то видит там только историю любви, кто-то политические дела. Кто-то может сказать, что это о жизни талантливого человека в наших условиях

— Летом у твоего театра каникулы?

— Да, отпуск долгожданный. Летом – громко сказано. Мы же работаем по трудовому законодательству: всего 28 дней на отдых.

— Ты любишь Москву?

— Да! Сейчас она очень красивая! Особенно в это время года.

— А Крым?

— Люблю. По Крыму я скучаю.

— Ладно, вернемся к кинематографу. Какую тему, сейчас особенно актуальную, ты затронул бы, если был режиссером?

— Ты знаешь, мне кажется, что все стали очень серьезными, и пытаются вскрыть только больные темы. Мне вообще иногда кажется, что мое поколение, а именно оно сейчас руководит искусством, в какой-то степени – разрушители… Такое ощущение, что ни у кого нет детей, нет радости. А, ведь, любовь и радость никто не отменял. Я могу понять, когда в западном, комфортном обществе, не хватает чего-то остренького. Но у нас, выходя на улицу, только и видишь это остренькое. Конечно же нельзя, чтобы все было прекраснодушным. Можно и нужно говорить о политике, неустроенности, человеческих страстях. Но не может же быть все только плохо. Так же мы уничтожим сами себя. Почему-то же разучились снимать комедии. Больше снобизма стало. Страна как-то сильно разделилась. Такого высокомерия от людей, казалось бы, образованных по отношению к другим и друг к другу, я не видел никогда. Такой злости, а иногда и ненависти тоже раньше не замечалось. И все это за один год. И вот, представь себе, ты приходишь в театр, а на тебя там снова выливают ушаты дерьма. Или в кино. Что-то же созидательное тоже должно быть. Вот ты задала вопрос про задачи кинематографа. Нельзя же каждый день просыпаться и ложиться спать под грузом страха, ужаса. Тут в сети какой-то молодой человек выложил нарезку видео, где люди бабушек переводят через улицу. Помогают друг другу. И это произвело взрыв. Все друг другу пересылают это видео. Обсуждают. Плачут от радости. И получается какая-то странная вещь: просто нормальным вещам все умиляются. А на убийство, кровь, хлещущую с экранов  цистернами, на боль других людей, уже почти никто не возбуждается. По телеку снова стали показывать убитых людей. Это какое-то время, кажется, было запрещено. Даже убийство в Сирии солдат показывают. Вот так прямо на экране, среди бела дня показывают убийство. И это уже не вызывает даже мурашек… В общем, многое приводит к унынию. А ведь уныние, если верить религии, – грех. И при этом все сейчас себя видят очень верующими людьми.

— Ты оптимист?

— Уже не знаю. Знаешь, у меня где-то в подсознании есть второй я. И этот второй я, из мозжечка, говорит: все будет хорошо. Хотя, что такое «хорошо» трудно определить.

— Да-а-а-а… Давай теперь БЛИЦ. Предпочитаешь – самолет, поезд или машину?

— Самолетов стал бояться. Но иногда очень хочется взлететь. Мне все чаще, как в детстве, хочется стать волшебником и сделать так, чтобы все были счастливы и здоровы.

— Часто ругаешь матом?

— Мат зависит от ситуации. Не люблю, когда на улице он звучит. Не люблю, когда при женщинах и детях. В театре и кино подпрыгиваю, когда звучит мат.

— Твое фирменное блюдо?

— Для этого надо научиться готовить.

— Ты не умеешь готовить? Не может быть!

— Ну не получилось у меня в этом смысле быть похожим на папу. Он из топора может приготовить что-нибудь вкусное.

— Твое любимое блюдо?

— Я люблю мамины голубцы и «Наполеон». Обожаю окрошку. Мне вообще в последнее время все больше и больше нравится есть. При чем то, что я раньше даже видеть не мог.

— Приходилось ли тебе на съемках, в кадре есть то, что ты не любишь или что вызывает отвращение?

— Бог миловал пока. Мне вообще не очень нравится  есть в кадре. Как-то неловко себя чувствую.

— А заниматься любовью в кадре?

— О, это только смех может вызвать.

— У тебя или у других?

— По крайней мере, у меня. Ну это же, действительно, смешно: вокруг люди, а ты тут возишься.

— А как тебе последняя каннская новость? Новый фильм, где Мэтт Дэймон и мужественный (когда-то) Майкл Дуглас играли в однополую любовь под руководством Ситивена Содерберга.

— «За Канделябрами». Так в любовь же.

— Я не про содержание, про естественность игры актеров.

— Фильма не видел, ничего не читал про это. А нет, читал. Дуглас где-то в интервью сказал: «Ну, мы же прочитали сценарий. Знали, на что идем».

— Кстати, прокат фильма в кинотеатрах не планируется. Картина была снята на деньги канала HBO, где его и прокатят. Голливудские студии отказались финансировать проект Содерберга. А скажи вот что. Женой актера лучше быть актрисе, которая все понимает, знает, или обыкновенной женщине?

— Не знаю. По-разному все. Лучше вообще не жить с актерами и актрисами.

— Ты актер или артист ? Есть ли разница ?

— Я не знаю разницу. Обычно говорят «актер». Артист – это какое-то общее, возвышенное. Артистом в своем деле можно назвать любого. Artist – в переводе же с английского – художник.

— И последний вопрос. Что ты делаешь сегодня вечером?

— Буду сидеть в сети.

— С поклонниками общаться?

— Не-а. Что-нибудь читать буду на общественно-политические темы. Потом лягу и буду читать книгу.